Забытые страницы "Зеленой" истории. Вавилов и Мичурин

Может показаться, что для растениевода, увлеченного генетикой пшениц, речь шла лишь о более рациональной организации научных исследований. Но это не так. Вавилов знал: бескорыстный клуб творцов невозможен без высокой чистоты помыслов каждого участника. Для него клиринг-хауз был предприятием одновременно научным и нравственным. И по мере своих сил знаменитый академик пытался убедить товарищей по науке в необходимости новых отношений в науке, отношений, основанных на бескорыстном доверии друг другу.

Не вина Николая Ивановича, что этот принцип организации научной работы в СССР так и не привился. В 1936–1937 годах на горизонте советской биологической науки уже восходили иные величины с иными научными и нравственными мерками…

Ничто так не поучительно, как заблуждение гения.

Академик П. Л. Капица

Пора, однако, познакомить читателей с другими героями дела Вавилова, самым непосредственным образом причастными к дальнейшим драматическим событиям.

Всякий, кому сегодня не менее сорока пяти лет, помнит время, когда каждый разговор об успехах советской сельскохозяйственной и биологической науки начинался и кончался здравицей в честь Ивана Владимировича Мичурина и Трофима Денисовича Лысенко. Из одной газеты в другую кочевали такие словосочетания, как "передовая мичуринская биология", "указания академика Лысенко", "мичуринский дарвинизм", "Мы не можем ждать милостей от природы…" и т. д. Людям более старшего поколения памятно и то, как в конце 30-х годов родились словечки "мичуринец" и "антимичуринец". Терминология эта, поначалу не очень понятная широкой публике, очень скоро вышла за пределы специальных изданий и научных аудиторий. Школьные учителя на уроках биологии, лекторы-популяризаторы, журналисты на страницах общей прессы быстро растолковали непосвященным, что термин "мичуринец" к термину "антимичуринец" относится так же, как белое относится к черному, рай к аду, мед к дегтю. С годами термины "мичуринский", "мичуринец" приобретали все более политический смысл. В конце тридцатых, в начале сороковых годов слова эти означали уже не только "научно состоятельный" и "сторонник верного направления в биологии", но также и "политически лояльный". Мичуринизм стал государственным взглядом на биологическую науку и сельское хозяйство, а всякое опровержение или сомнение в доктрине садовода Мичурина рассматривалось как политический выпад. Одним из первых антимичуринцев, то есть противников покойного Ивана Владимировича Мичурина, был объявлен в середине 30-х годов Н. И. Вавилов. Произносились против него в те годы и другие хулы, но сначала разберемся с этой. Вавилов враг Мичурина? Так ли?

Впервые Николай Иванович встретился с Иваном Владимировичем в сентябре 1920 года. В Воронеже только что закончился Всероссийский съезд по прикладной ботанике. Организатор съезда воронежский профессор Сократ Константинович Чаянов (впоследствии один из организаторов советской сельскохозяйственной науки) предложил гостям навестить плодовый питомник в недалеко расположенном городке Козлове. Энтузиазма это предложение не встретило: время было неспокойное, голодное, делегаты стремились поскорее добраться до родных домов. Но Чаянов настоял на своем, и специальный железнодорожный вагон доставил агрономов из губернского Воронежа в уездный Козлов. Делегаты съезда не пожалели о поездке: сад Мичурина, его опыты всех заинтересовали. Но условия, в которых трудился талантливый садовод, заставили даже привычных к спартанской скромности провинциальных опытников развести руками. "Мы вспоминаем убогую обстановку станции в начале революции, убогую избушку, в которой жил и работал один из самых замечательных плодоводов нашего времени. В запущенном саду приходилось с трудом разыскивать замечательные гибриды. Не было рук, чтобы привести сад в порядок", - писал впоследствии один из участников поездки . Автором этих строк был Вавилов.

В том году, когда тридцатитрехлетний саратовский профессор впервые навестил Козлов, Ивану Мичурину было уже шестьдесят пять. Большая часть жизни осталась позади, жизни тяжелой, одинокой, нищенской. В России о его опытах, поисках, сортах знали единицы. Даже Тимирязев, написавший превосходный очерк об американце Бербанке, ничего не слышал о русском Бербанке. В первые годы революции Иван Владимирович особенно нуждался в помощи. Сад стоял без изгороди, не было рабочих. Да что рабочих! У плодовода-новатора не было средств на то, чтобы прокормить семью. "Каждый из нас по окончании рабочих часов садится поставить ту или иную заплату на башмак, сапог или одежду, а затем нужно еще заработать что-либо на стороне на содержание семьи, так как получаемого жалования не хватает на десятую долю расходов…" - писал Мичурин профессору Чаянову 25 сентября 1922 года . Садовод не упомянул при этом, что, изыскивая средства к существованию, вынужден паять прохудившиеся ведра и принимать в починку пишущие машинки.

Именно в эту тяжкую для Ивана Владимировича пору на помощь пришел Вавилов. Еще в первый свой приезд он познакомился с идеями козловского самоучки и понял, что перед ним талантливый и пытливый искатель. Когда по документам и письмам начала 20-х годов прослеживаешь отношения двух растениеводов, то совершенно ясно видишь цель ленинградского профессора: открыв для себя Мичурина, Вавилов стремится как можно шире распространить известность провинциального садовода. Это очень по-вавиловски: полюбившиеся ему чужие исследования Николай Иванович популяризует даже охотнее, чем свои собственные. Между ленинградским институтом и плодовым питомником в Козлове идет оживленная переписка, обмен растениями. Николай Иванович составляет перечень всего опубликованного Мичуриным. Он просит садовода написать для журнала итоговую статью и принимает эту статью к печати. Наконец, он направляет в Козлов известного плодовода В. В. Пашкевича опять-таки для того, чтобы тот описал научную деятельность Мичурина.

Но Вавилову и этого мало. Мичурин бедствует, необходимо помочь ему практически, немедленно. В начале 1922 года Николай Иванович выступил на Всероссийском совещании по опытному делу с речью, в которой призвал Наркомзем РСФСР как можно скорее поддержать питомник Мичурина. В Народный комиссариат земледелия отправлено письмо: повод самый уважительный - надо отметить сорок пять лет научной деятельности выдающегося русского селекционера. Послав письмо, Николай Иванович следом сам едет в Москву "проталкивать" свой меморандум. И вот, наконец, хлопоты завершены. Девятого октября 1922 года коллегия Наркомзема принимает решение:

"1. Выдать И. В. Мичурину особый акт, во-первых, с указанием его государственных заслуг, выразившихся в многолетней работе по выведению ряда ценных сортов плодовых растений… во-вторых, пожизненно закрепляющий за ним земельный участок, на котором расположен его сад.

2. Выделить И. В. Мичурину - 500.000 рублей дензнаками 1922 года в его личное безотчетное распоряжение…

3. Поручить Редакционно-издательскому отделу НКЗ собрать и издать все труды Мичурина с его биографией и портретом под общей редакцией профессора Н. И. Вавилова…"

Это постановление сыграло важную роль в жизни Ивана Владимировича. Дом и сад его были освобождены от налогов, нужда отступила, а через год он был назначен директором значительно расширенного питомника имени Мичурина. Еще год спустя вышла его первая книга. Во вступлении Иван Владимирович писал, что сводка работ его за сорок шесть лет смогла увидеть свет только благодаря усилиям профессора Н. И. Вавилова. Перу Вавилова принадлежит и тепло написанное предисловие. Незадолго перед тем Николай Иванович вернулся из США, где, между прочим, навестил садовода Бербанка. Свое предисловие построил он на сравнении труда двух умельцев-самоучек: "Условия труда русского оригинатора неизмеримо труднее, но много поразительно сходного в духовном облике того и другого. Оба более сорока лет трудятся над общим делом. Оба пришли к тому, что пути достижений в создании новых пород, пути улучшения современных сортов растений лежат в широком привлечении со всех концов земли растительных форм, в широком применении скрещивания их между собой, в скрещивании диких форм с культурными… Как тот, так и другой на склоне лет, после полувекового упорного труда продолжают быть искателями, дерзающими идти вперед" .

В целом, непонятно, с первого взгляда, зачем продолжаются нападки на Лысенко и Мичурина. Ну Лысенко еще можно как-то за уши притянуть - сын крестьянина, всем обязан Советской власти, первый директор первого советского Института генетики, сессия ВАСХНИЛ, опять же. Тут еще понятно - ни французскими булками похрустеть, в смысле блаародного происхождения, ни о жертве репрессий поплакать. Вот и приходится натягивать на него маскарадный костюм "сталинского сатрапа от науки". Хотя никаких доказательств сатрапства отыскать не удилось, как ни старались. Лысенко все равно выходит человеком, всю жизнь интересовавшимся только наукой, как академической, так и прикладной.

Но Мичурин вообще безобидный, жил себе в маленьком городишке Тамбовской области, разводил сады-огороды, политикой не интересовался. К тому же, происхождение и биография вполне булко-хрустабельное - сын священника, учился и сформировался как ученый задолго до революции.Но почему-то вызывает такое же лютое неприятие, как и Лысенко.

И еще интересная статья: Н.Л.Кременцов "Американская помощь в советской генетике", как наши интриганы умудрились и американцев втянуть в свои разборки. И, собственно, что подразумевалось под "низкопоклонством перед Западом" в послевоенные годы.

Но это все дела давно минувшие, для современной науки имеющие такое же значение, как научная борьба Коперника или Галилея. Но почему-то Мичурин и Лысенко и сейчас кому-то покоя не дают.
Для широкой публики придумали объяснение, что "Лысенко, опираясь на идеи Мичурина, боролся с генетикой". Что является чудовищным абсурдом, поскольку Лысенко и был советским генетиком №1. А советская генетика в 1930-40-е годы пользовалась заслуженным международным авторитетом, многие западные (американские) генетики годами работали в советских лабораториях. Так что получается Лысенко, будучи одним из ведущих генетиков в мире, одновременно боролся с генетикой.
Для шизофренической либерастической пропаганды сойдет, но для нормальных людей получается дикость.
А все дело в том, что пропагандисты подменили термины. Во времена Лысенко борьба шла не между генетиками и антигенетиками, а между морганистами и агробиологами.

Морганисты - это была группа людей, "хотевших странного" и отстаивавшие, с точки зрения современной, какие-то сказочно нелепые идеи.
Ну к примеру, вначале они говорили, что наследственность организма определяется некоей "зародышевой плазмой", вечной и неизменной. Плазма сия, мало того, что существовала предвечно и оставалась неизменной на протяжении миллионов лет, еще и содержится только в половых клетках. Весь остальной организм, "сома", это не более, чем оболочка для зародышевой плазмы. Причем оболочка инертная и не обладающая никакой собственной наследственностью. А тупо воспринимающей влияние зародышевой плазмы. При этом зародышевая плазма никак не зависит от внешней среды, а если и мутирует, то только подчиняясь собственным, внутренним хотелкам.
Потом, в начале 20 века, когда опытным путем выяснили, что половые клетки могут изменяться под воздействием радиации и химических веществ, морганисты на ходу переобулись и сказали, что да, зародышевая плазма может мутировать, но все равно все в организме подчинено некоему загадочному "гену", который находится в протоплазме только половых клеток, но где именно и как сей "ген" выглядит, неизвестно.
В 1920-е годы микроскопы стали более совершенными и генетики разглядели строение клеточного ядра и увидели хромосомы. Морганисты тут же заявили, что загадочный "ген" содержится в хромосомах. Что это некая специальная, невидимая часть хромосом. Но по-прежнему настаивали, что за наследственность отвечают только половые клетки.
Потом, уже в 1950-е годы, была открыта двойная спираль ДНК и доказано, что ДНК содержится во всех клетках и везде происходит ее репликация - считывание и воспроизведение генетической информации.
Понятно, что морганисты немедленно заявили, что они всегда именно это и имели в виду. Но продолжали стойко держаться двух своих последних бастионов - что наследственная информация содержится только в клеточном ядре и что приобретенные признаки не наследуются.
Ну в 1960-е годы, естественно, было открыто, что наследственная информация содержится не только в ядре, но и в митохондриях, в эндоплазматической сети и в других внутриклеточных структурах. В 1983 году американские генетики даже получили за это открытие Нобелевку.
В 1980-90-е было надежно доказано наследование приобретенных признаков у растений. Сейчас уже собраны доказательства наследования приобретенных признаков у насекомых, у птиц. Не знаю, оформлены эти данные как-то официально-теоретически, или нет. Но это неважно, потому что сейчас не об этом.

Лысенко, Мичурин и ГМО. 2.

Оригинал взят у lopuhsurepkin в Лысенко, Мичурин и ГМО. 2.

Самое смешное, что Лысенко еще в начале 1930-х доказывал морганистам, что хромосомы это материальные носители наследственности. А морганисты сопротивлялись, не верили. Так же долго они сопротивлялись и идее о том, что наследственная информация может меняться под влиянием окружающей среды.

Морганисты упорно утверждали, что наследственная информация вечна и неизменна. Ну здесь хоть понятна идеологическая подоплека. Тогда в мире, и в Советском Союзе, в том числе, еще были сильны позиции евгеники. Условно говоря, деления человечества на сорта и породы. Только на Западе с помощью евгеники обосновывали деление людей на классы. А советские евгенисты хотели работать над выведением новых людей. Разрабатывали проекты человеководческих ферм для клонирования самых ценных экземпляров человеческой породы.
В СССР правительство вовремя спохватилось и остановило бурную активность "человеководов". Некоторых, например, главного "человековода" Кольцова, пришлось даже репрессировать.
На Западе, после евгенических экспериментов в гитлеровской Германии, евгеника тоже временно стушевалась и отошла в тень.

Теория об изменении врожденных качеств под влиянием внешней среды, кроме всего прочего, прекрасно укладывалась в антропологический оптимизм большевиков. "Человек хорош, это жизнь плоха, измените жизнь к лучшему и человек улучшится". Всевозможные идеи перевоспитания преступников, рассматривавшие преступления как родимые пятна капитализма также прекрасно подтверждались данными агробиологии. Если, изменяя внешние условия, можно переделывать-перевоспитывать растения, то, наверное, можно перевоспитать и людей, если сделать условия их жизни более человечными?

История показала, что все не так просто, человеческая природа не так легко поддается переделке. Но, в общем, эти идеологические споры не объясняют, почему так лютуют в наше-то время вокруг Мичурина и Лысенко?

Возможно, это очередная попытка замылить приоритет советской науки? Тоже не получается. Ну да, американцы и англичане в 1960-80-е годы наполучали Нобелевок за "открытия", которые Мичурин с Лысенко предвидели за 30-50 лет. Но, во-первых, западные ученые пришли к этим открытиям самостоятельно. Во-вторых, даже если все они тайно, по ночам, перечитывали "Агробиологию", все равно они проделали огромную работу и все равно инструментальное подтверждение эмпирических идей заслуживает отдельной награды. В-третьих, несколько Нобелевок это слишком мелко, чтобы быть причиной для такого долгого и бурного кипения страстей вокруг мичуринской биологии.

Лысенко, Мичурин и ГМО. 3.

Оригинал взят у lopuhsurepkin в Лысенко, Мичурин и ГМО. 3.

И тут вспоминаются три волшебные буквы - ГМО. Мне кажется, в этом все дело. Мичурин и Лысенко, путем многолетней работы создали надежные и простые методы выведения новых и улучшения существующих сортов растений. Доступных каждому колхознику или фермеру.

Недаром при Сталине повсюду, чуть не в каждом колхозе, при каждой школе создавались опытные делянки, лаборатории, развивалось юннатское движение, колхозников побуждали заниматься селекцией. Доказывали, что самостоятельная работа по улучшению природы доступна каждому.

А что сейчас? Работы по селекции превратились в очень дорогостоящее занятие для избранных стран. Ведутся в нескольких закрытых лабораториях, под покровом коммерческой тайны. Методами, далекими от простых и естественных приемов мичуринцев. Полученные результаты посредством патентов тут же делаются собственностью ТНК. Фермеров вынуждают покупать семена только у этих ТНК. Причем новый посевной материал надо покупать постоянно. Все это дает многомиллиардные прибыли. Безусловно, Мичурин и Лысенко со своими методами это худшие враги Монсанто и других гигантов по производству ГМО.

Здесь еще надо вспомнить добрым словом Вавилова. Он вовсе не был генетиком, как пытается внушить пропаганда. Вавилов заведовал отделом прикладной ботаники. И совершил научный подвиг, собрав по всему миру самую полную коллекцию семян. Ту самую, которую ученые сохранили в блокадном Ленинграде, умирая от голода. В 90-е американцы вели переговоры о покупке этой коллекции. Не знаю, продали ее или нет. Если нет, то эта коллекция - единственное спасение России от всемогущих ТНК. Потому что сейчас все оригинальные сорта сельскохозяйственных растений запатентованы и находятся в собственности ТНК. А вавиловская коллекция - это неисчерпаемый источник наших собственных сортов, которые мы можем сеять когда и как хотим, ничего не покупая за бешеные деньги и не дожидаясь милостей от всяких Монсанто.

Ничто так не поучительно, как заблуждение гения.
Академик П. Л. Капица

Всякий, кому сегодня не менее сорока пяти лет, помнит время, когда каждый разговор об успехах советской сельскохозяйственной и биологической науки начинался и кончался здравицей в честь Ивана Владимировича Мичурина и Трофима Денисовича Лысенко. Из одной газеты в другую кочевали такие словосочетания, как "передовая мичуринская биология", "указания академика Лысенко", "мичуринский дарвинизм", "Мы не можем ждать милостей от природы..." и т. д.

Людям более старшего поколения памятно и то, как в конце 30-х годов родились словечки "мичуринец" и "антимичуринец". Терминология эта, поначалу не очень понятная широкой публике, очень скоро вышла за пределы специальных изданий и научных аудиторий. Школьные учителя на уроках биологии, лекторы-популяризаторы, журналисты на страницах прессы быстро растолковали непосвященным, что термин "мичуринец" к термину "антимичуринец" относится так же, как белое относится к черному, рай к аду, мед к дегтю.

С годами термины "мичуринский", "мичуринец" приобретали все более политический смысл. В конце тридцатых, в начале сороковых годов слова эти означали уже не только "научно состоятельный" и "сторонник верного направления в биологии", но также и "политически лояльный". Мичуринизм стал государственным взглядом на биологическую науку и сельское хозяйство, а всякое опровержение или сомнение в доктрине садовода Мичурина рассматривалось как политическая провокация. Одним из первых антимичуринцев, то есть противников покойного Ивана Владимировича Мичурина, был объявлен в середине 30-х годов Н. И. Вавилов. Так ли это? Мог ли его друг превратиться во врага?

Впервые Николай Иванович встретился с Иваном Владимировичем в сентябре 1920 года. В Воронеже только что закончился Всероссийский съезд по прикладной ботанике. Организатор съезда воронежский профессор Сократ Константинович Чаянов (впоследствии один из организаторов советской сельскохозяйственной науки) предложил гостям навестить плодовый питомник в недалеко расположенном городке Козлове.

Энтузиазма это предложение не встретило: время было неспокойное, голодное, делегаты стремились поскорее добраться до родных домов. Но Чаянов настоял на своем, и специальный железнодорожный вагон доставил агрономов из губернского города Воронежа в уездный Козлов. Делегаты съезда не пожалели о поездке: сад Мичурина, его опыты всех заинтересовали.

Но условия, в которых трудился талантливый садовод, заставили даже привычных к спартанской скромности провинциальных опытников развести руками. "Мы вспоминаем убогую обстановку станции в начале революции, убогую избушку, в которой жил и работал один из самых замечательных плодоводов нашего времени. В запущенном саду приходилось с трудом разыскивать замечательные гибриды. Не было рук, чтобы привести сад в порядок", - писал впоследствии один из участников поездки. Автором этих строк был Н.И. Вавилов.

В том году, когда тридцатитрехлетний профессор Н.И. Вавилов впервые навестил Козлов, Ивану Мичурину было уже шестьдесят пять. Большая часть жизни осталась позади, жизни тяжелой, одинокой, нищенской. В России о его опытах, поисках, сортах знали единицы. Даже Тимирязев, написавший превосходный очерк об американце Бербанке, ничего не слышал о русском Бербанке. В первые годы революции Иван Владимирович особенно нуждался в помощи.

Сад стоял без изгороди, не было рабочих. Да что рабочих! У плодовода-новатора не было даже средств на то, чтобы прокормить семью. "Каждый из нас по окончании рабочих часов садится поставить ту или иную заплату на башмак, сапог или одежду, а затем нужно еще заработать что-либо на стороне на содержание семьи, так как получаемого жалования не хватает на десятую долю расходов..." - писал Мичурин профессору Чаянову 25 сентября 1922 года. Садовод не упомянул при этом, что, изыскивая средства к существованию, вынужден паять прохудившиеся ведра и принимать в починку пишущие машинки.

Именно в эту тяжелую для Ивана Владимировича пору на помощь пришел Н.И. Вавилов. Еще в первый свой приезд он познакомился с идеями козловского самоучки и понял, что перед ним талантливый и пытливый искатель.

По документам и письмам начала 20-х годов прослеживаются отношения двух растениеводов, по которым совершенно ясно видна цель профессора Вавилова: открыв для себя Мичурина, Вавилов стремится как можно шире распространить известность провинциального садовода. Это очень по-вавиловски: полюбившиеся ему чужие исследования Николай Иванович популяризует даже охотнее, чем свои собственные.

Между ленинградским институтом в котором уже работал Вавилов и плодовым питомником в Козлове идет оживленная переписка и обмен растениями. Николай Иванович составляет перечень всего опубликованного Мичуриным. Он просит садовода написать для журнала итоговую статью и принимает эту статью к печати [см. на сайте] . Вавилов направляет в Козлов известного плодовода В. В. Пашкевича опять-таки для того, чтобы тот описал научную деятельность Мичурина.

Но Вавилову и этого мало. Мичурин бедствует, необходимо помочь ему практически, немедленно. В начале 1922 года Николай Иванович выступил на Всероссийском совещании по опытному делу с речью, в которой призвал Наркомзем РСФСР как можно скорее поддержать питомник Мичурина.

В Народный комиссариат земледелия отправлено письмо: повод самый уважительный - надо отметить сорок пять лет научной деятельности выдающегося русского селекционера. Послав письмо, Николай Иванович следом сам едет в Москву "проталкивать" свой меморандум. И вот, наконец, хлопоты завершены. Девятого октября 1922 года коллегия Наркомзема принимает решение:

"1. Выдать И. В. Мичурину особый акт, во-первых, с указанием его государственных заслуг, выразившихся в многолетней работе по выведению ряда ценных сортов плодовых растений... во-вторых, пожизненно закрепляющий за ним земельный участок, на котором расположен его сад.

2. Выделить И. В. Мичурину - 500.000 рублей дензнаками 1922 года в его личное безотчетное распоряжение...

3. Поручить Редакционно-издательскому отделу НКЗ собрать и издать все труды Мичурина с его биографией и портретом под общей редакцией профессора Н. И. Вавилова..."

Это постановление сыграло важнейшую роль в жизни Ивана Владимировича. Дом и сад его были освобождены от налогов, нужда отступила, а через год он был назначен директором значительно расширенного питомника имени Мичурина. Еще год спустя вышла его первая книга.

Во вступлении Иван Владимирович писал, что сводка работ его за сорок шесть лет смогла увидеть свет только благодаря усилиям профессора Н. И. Вавилова. Перу Вавилова принадлежит и тепло написанное предисловие. Незадолго перед тем Николай Иванович вернулся из США, где, между прочим, навестил садовода Бербанка.

Свое предисловие построил он на сравнении труда двух умельцев-самоучек: "Условия труда русского оригинатора неизмеримо труднее, но много поразительно сходного в духовном облике того и другого.

Оба более сорока лет трудятся над общим делом. Оба пришли к тому, что пути достижений в создании новых пород, пути улучшения современных сортов растений лежат в широком привлечении со всех концов земли растительных форм, в широком применении скрещивания их между собой, в скрещивании диких форм с культурными... Как тот, так и другой на склоне лет, после полувекового упорного труда продолжают быть искателями, дерзающими идти вперед".

Параллель между русским и американским плодоводом подчеркивал Николай Иванович несколько раз и позже. В январе 1929 года по его предложению в Козлов была послана телеграмма: "Первый Всесоюзный съезд по генетике, селекции, семеноводству и племенному животноводству приветствует советского Бербанка, творца новых форм, полезных для человека, и желает новых сил и здоровья в Вашей ценной для Союза работе". По постановлению съезда телеграмму составил и подписал Вавилов.

А как относился к своему доброжелателю Иван Владимирович Мичурин?

Агроном П. С. Лебедева, близкий друг Мичурина, пишет: "Впервые я услыхала о Николае Ивановиче из уст И.В. Мичурина... Н.И. Вавилов организовал чествование Ивана Владимировича по поводу пятидесятилетия его работы. Я приехала к И. В. после юбилея, и он в первых же словах начал меня укорять: "Что же ты не приехала на юбилей вовремя, ведь у меня был Николай Иванович Вавилов. Ты знаешь, какой это человек: умница, большой ученый, прекрасной души. Ведь он мою работу выдвигает, так помогает в расширении наших работ. Он так поддерживает нас. Как он любит все новое! Вот где ты его теперь увидишь?!"

Молодому А. Н. Бахареву, будущему своему секретарю и другу, Мичурин в начале 1925 года рассказывал: "Вавилов - выдающийся деятель науки, светлая голова... Путешествует по всему свету и собирает нужные нам растения... И ведь что удивительно, владеет чуть ли не дюжиной языков... Ну и прямо скажу, сочувственно относится к нашему делу".

Через несколько лет, в июне 1932 года, Бахарев оказался свидетелем встречи, которую он подробно описал:

"...К дощатой, почерневшей от времени беседке, возле которой остановился Мичурин, подошла группа мужчин. Гость оказался не один. С ним были вице-президент академии Александр Степанович Бондаренко и директор Сельхозгиза... Николай Иванович взял с собой сына Олега, мальчика лет двенадцати, в пионерском галстуке, в кепи, с фотографическим аппаратом...

Иван Владимирович и Николай Иванович, тепло улыбаясь, с радостными восклицаниями пожимали друг другу руки как старые добрые друзья... Иван Владимирович пригласил гостей на скамью, находившуюся в прохладной тени мощных кустов японской сирени... Я мыслил встретить в Вавилове сухого, чопорного, недоступного ученого. Но Николай Иванович, которого я видел впервые, удивил меня своим на редкость гармоничным сочетанием прекрасных манер и простоты в обращении, что как-то сразу располагало к нему и создавало атмосферу теплоты и сердечности.

Весь остаток дня мы сопровождали Мичурина и гостей по всем уголкам живой "зеленой лаборатории"... Показал Иван Владимирович президенту и свои сорта винограда, и абрикоса, и миндаля - этих южан, прекрасно акклиматизировавшихся под холодным небом Тамбовщины...

Николай Иванович взял плодик вишни, выдавил каплю сока и, посмотрев на нее перед лучом солнца, воскликнул:

Рубин! Истинный рубин... - дегустируя с восторгом плоды этой вишни, Николай Иванович теплым взором окинул Ивана Владимировича и потом озабоченно заговорил:

Если бы мы могли выполнять заказы народного хозяйства на выведение нужных сортов всех сельскохозяйственных растений, как это делаете вы, Иван Владимирович, мы в одно десятилетие оставили бы далеко позади селекционеров Западной Европы и Соединенных Штатов Америки. Размножайте эту вишню как можно скорее и как можно больше...

С экспериментальной базы Научно-исследовательского института в Селекционно-генетическую станцию имени И. В. Мичурина мне пришлось ехать в старомодной обширной и спокойной коляске с Николаем Ивановичем и его сыном Олегом. По дороге Николай Иванович расспрашивал меня о здоровье Ивана Владимировича, о его бытовых нуждах и просил в затруднительных случаях обращаться прямо к нему.

К вечеру второго дня пребывания в Козлове Николай Иванович перед возвращением в Москву снова посетил Ивана Владимировича... Иван Владимирович принял гостей в своей рабочей комнате.

Все, что я видел в молодых садах, питомниках, экспериментальных участках, в лабораториях, в музее радует тем, что мудрый прогноз Ленина о громадном государственном значении ваших работ, Иван Владимирович, сбывается..." - сказал Вавилов. И, как всегда, когда хотел показать ценность какого-то учреждения, добавил, что Козлов "станет Меккой для селекционеров всего мира".

Сохранилось немало и других свидетельств о дружбе двух растениеводов. По просьбе Вавилова американские семенные фирмы посылали Мичурину нужные ему семена и посадочный материал. В библиотеке Ботанического института АН СССР в Ленинграде находился экземпляр второго тома мичуринских "Итогов полувековых работ" где на титульном листе характерным почерком Ивана Владимировича выведено: "Многоуважаемому президенту Академии сельскохозяйственных наук СССР академику Николаю Ивановичу Вавилову на добрую память от автора - И. В. Мичурина. 8 апреля 1933 года".

Последний раз Вавилов приехал в Мичуринск в сентябре 1934 года. Город вместе со всей страной праздновал шестидесятилетие научной деятельности знаменитого плодовода. Медь оркестров, галстуки пионеров, яркие костюмы гостей с Украины, Кавказа и из Средней Азии сливались с золотом и багрянцем плодоносных садов. Вечером 20 сентября в городском театре состоялось чествование великого садовода.

Первое слово от имени двух академий произнес Вавилов: "Академия наук и мы, научные работники, все мы гордимся иметь в своей среде Ивана Владимировича Мичурина. Его подвиг показывает, как надо жить и как надо работать".

Слова о том, что Мичурин достоин быть в среде членов Академии наук СССР, не случайно прозвучали в тот день. Через несколько месяцев, первого июня 1935 года, в протоколе общего собрания Академии наук СССР появилась запись: "Непременный секретарь доложил заявление двенадцати действительных членов Академии наук об избрании в почетные члены И. В. Мичурина". Первым подписал заявление Вавилов. Он же составил его текст. Вечером того же дня состоялось тайное баллотирование кандидатуры нового академика. Мичурин был избран почетным членом АН СССР сорока голосами. Против голосовало четыре человека.

Неделю спустя, 7 июня 1935 года, Мичурина не стало. Все газеты страны опубликовали траурное сообщение. На следующий день в "Правде" вышла статья Вавилова. Называлась она кратко - "Подвиг". Крупнейший биолог-теоретик Советского Союза не только высочайшим образом оценил подвиг Мичурина-практика, но и воздал должное мичуринскому теоретическому наследию. "Его труд проникнут материалистической философией, и многие положения его совершенно оригинальны. Во всех своих трудах Мичурин зовет к самостоятельности, к творческой работе".

Такова правда об отношениях между Вавиловым и Мичуриным. Но нашлись люди, которые заявили тем не менее, что хотя Николай Иванович и не был личным врагом Ивана Владимировича, но он противник, враг теоретических принципов Мичуринской селекции.

Обращаясь к молодежи, восьмидесятилетний старец, призванный мастер селекции Иван Мичурин, призывал молодых исследователей спорить с ним, а если у оппонентов есть свои собственные проверенные наблюдения, то, не стесняясь, опровергать его, Мичурина, взгляды. В этих словах весь Иван Владимирович - человек труда, собственными руками добывающий факты науки, с достоинством и симпатией глядящий навстречу новому поколению.

Спорить с учителями - великая традиция науки. Физиолог Клод Бернар оспаривал теории горячо любимого своего руководителя Мажанди, хирург Николай Пирогов опровергал своих предшественников в хирургии, Леон Орбели далеко не во всем соглашался с великим Павловым.

Старая академическая формула "просят возражать", которой пользуются в научных журналах для того, чтобы разжечь дискуссию, могла бы послужить эпиграфом к истории любой науки. Можно даже утверждать, что только в противоборстве с прежде установленными истинами и развивалось от века в век человеческое знание. Больше того. Именно несогласные, упрямцы, готовые подвергнуть проверке любой тезис предшественников, достигали в науке значимого.

Вавилов был одним из упрямцев. В книге английского естествоиспытателя Р. Грегори, которую он отредактировал и снабдил предисловием, приведены слова: "Прогресс заключается в поправках, вносимых в предыдущие исследования. Вот почему так важна для прогресса науки критика".

Чувство критики не покидало Николая Ивановича при общении с самыми знаменитыми исследователями. Обучаясь в Англии, он высказывал свое несогласие с Дарвином, исписывая обложки и поля книги великого биолога весьма резкими замечаниями. Даже любимый учитель Вавилова Вильям Бэтсон не избег нелицеприятной критики дотошного ученика. По поводу одной из последних бэтсоновских статей Вавилов со всей откровенностью заявил: "Мистер Бэтсон, как говорят в Туркестане, "кончает базар" и уже потерял то свойство, которое особенно нужно в научной работе - "жизненную подвижность"...

В научных спорах Вавилов на лица не взирал. Его принцип на этот счет, очевидно, состоял в том, что научный анализ, научная проверка должны быть тем строже, чем крупнее открытие. Открытия селекционера Мичурина относились к весьма значительным. И Николай Иванович несколько раз давал требовательный и доброжелательный анализ творчеству садовода.

Вавилов проследил три последовательных этапа, которые прошел Мичурин от первых неудачных экспериментов до полной победы своего метода. После того как длительная акклиматизация южных сортов не оправдала себя, Иван Владимирович обратился к отбору сеянцев, взращенных из семян лучших, опять-таки, южных сортов. Снова неудача. Только после этого он понял, что продвинуть плодоводство на север нельзя без скрещивания южан с северянами и без дальнейшего жесткого отбора.

Крупнейшая заслуга Мичурина, по мнению Вавилова, состояла в том, "что он, как никто в нашей стране, первым выдвинул идею отдаленной гибридизации, смелой переделки видов растении путем скрещивания их с другими видами и научно и практически доказал правильность этого пути". Именно по этому мичуринскому направлению развивалось и развивается современное плодоводство. Именно этим путем И. В. Мичурин вывел около 350 различных сортов яблонь, груш, слив, абрикосов, персиков, винограда.

Вторая идея, которую так же очень высоко оценил у Мичурина Вавилов, была идея "широкой мобилизации сортового материала для скрещивания". В маленьком Козлове, раньше чем в самых блистательных питомниках мира, начали использовать для улучшения местных сортов дикорастущие, холодостойкие и болезнеустойчивые формы плодовых деревьев из Сибири, Канады, горного Китая, Тибета, с Дальнего Востока.

"И.В. Мичурин первый понял исключительное значение смелого, широкого привлечения диких и культурных форм из трех основных очагов плодоводства в умеренных зонах, именно из Северной Америки, Юго-Западной Азии (включая Закавказье и Северный Кавказ) и Восточной Азии".

Кто, как не Вавилов, великий собиратель растительных ресурсов земли, творец мировой коллекции семян культурных растений, мог понять эту сторону поисков Мичурина? По существу, оба растениевода, независимо друг от друга, пришли к выводу, что отечественное сельское хозяйство нужно обновить за счет растительных богатств земного шара.

Об этой великолепной находке Мичурина Николай Иванович не раз напоминал другим ученым. Отправляя 1934 году группу сотрудников на Дальний Восток, он как бы в укор говорил: "Просто неприлично становится... Абиссинию мы понимаем, а на Дальнем Востоке занимаемся болтологией, и кончилось тем, что тамошний материал для гибридизации плодовых вовлек Мичурин..."

Однако, сторонник хромосомной теории наследования признаков, Николай Иванович не мог согласиться со всеми приемами и выводами селекционера-плодовода. В частности, он совершенно не мог принять утверждение Мичурина о том, что так называемые вегетативные гибриды (потомки двух сращенных между собой различных растений) полностью подобны гибридам, полученным половым путем, то есть в результате скрещивания. Современная биология окончательно опровергла "учение" о вегетативной гибридизации как ненаучное. Почему у Мичурина, современника Моргана и Меллера, в то время гениальных и передовых ученых генетиков, могли возникнуть такие ошибки?

Надо напомнить, что, хотя наиболее значительные открытия в генетике, которые полностью перевернули старые представления о переносе наследственности, были сделаны в тридцатых годах двадцатого века, Мичурин, которому в это время перевалило уже за семьдесят пять, не мог следить за быстро развивающейся мировой наукой. Тут нет его вины. Русский селекционер-самоучка и без того внес в биологию немалый вклад.

Было, однако, в работе Мичурина много и ненаучных, интуитивных приемов, методов, стоящих на грани "чудотворства". Представление о таких приемах дает устный рассказ саратовского селекционера Николая Ананьевича Тюмякова, который навестил Козлов в 1926 году. Вот что он рассказывал:

"Горшков (ближайший сотрудник Мичурина) обратился к Ивану Владимировичу: "Иван Владимирович, когда же мы займемся браковкой сеянцев?" Мичурин поднялся: "Пошли сейчас". Взял свою тросточку, пошел. Был он в солидном возрасте, но пошел быстро.

Пришли на посадки молодежи. Иван Владимирович остановился, что-то делает. Я спрашиваю, что это он делает? "А это он метку свою ставит", - отвечает Горшков. Я заинтересовался, подхожу. Иван Владимирович... остановился около одного деревца, потрогал рукой почку, пощупал лист и говорит: "Немного кисловат будет, ну ничего". Вытащил из кармана ленту свинцовую, она у него заготовлена была, номера пробиты, оплел вокруг веточки и пошел дальше...

Я потянул за руку Горшкова, шепотом спрашиваю: "Возраст сказывается?" Иосиф Степанович в ответ: "Нет, говорит, мы сами так думали. Но вот опыт его такой. Пощупает: "Кисловат будет, ну ничего." И представьте, старик не ошибался". Я говорю: "Ну, а завтра что будет?" - "Да вот пять меток он поставил, это значит, завтра я их высажу, а остальные мы выкорчуем и выкинем. Кисловаты или не кисловаты, это будет известно через несколько лет, а мне, говорит, площадь сейчас нужна"".

Эпизод, рассказанный селекционером Тюмяковым, едва ли нуждается в комментариях. Его дополняет генетик Н. В. Тимофеев-Ресовский. Еще в 1923 году на Всероссийской сельскохозяйственной выставке он по просьбе Вавилова пытался объяснить Мичурину, что такое генетика. Разговор продолжался довольно долго, но, несмотря на все усилия Тимофеева-Ресовского, втолковать садоводу суть идей Менделя и Моргана так и не удалось.

Тем не менее вокруг Ивана Владимировича нашлись люди, пожелавшие представить его безгрешным теоретиком. Они решили использовать возникшую в 30-х годах всенародную симпатию к Мичурину, для того чтобы создать в Козлове научно-исследовательский институт генетики. Кому-то не терпелось погреть руки на славе великого садовода.

Поэтому поводу президент Всесоюзной сельскохозяйственной академии Н. И. Вавилов писал видному плодоводу В. Л. Симиренко: "Товарищи из Козлова используют всуе имя И. В. Мичурина. В писаниях Ивана Владимировича при всех его больших заслугах есть много элементов ненаучности, так же, как и у Бербанка.

Дискутировать эти вопросы можно только в спокойной обстановке при достаточной подготовленности аудитории и судей, что, как Вы знаете, бывает не всегда... Одно дело большие заслуги Мичурина, ценность выведенных им сортов и ценность Ивана Владимировича самого как труженика, пятьдесят лет упорно и талантливо работающего, а другое дело - научная селекция, научное плодоводство.

Для Ивана Владимировича они вовсе не были обязательны; по существу, его работа была его индивидуальным делом, с института же мы спросим науку. И то легкомыслие и, по-видимому, небольшой багаж, который свойствен ряду товарищей в Козлове, найдет объективную оценку в стране если не сегодня, то завтра".

В этой оценке, нет для Мичурина ничего обидного. Вавилов как крупный биолог-теоретик с одобрением относился к практическим достижениям селекционера Мичурина. Но при этом он откровенно критикует ряд ненаучных, слабых мест в мичуринской теории.

Вавилов отметил, что в работах Мичурина биологические теории по существу играют очень малую роль. Как и американец Лютер Бербанк, селекционер из русского города Козлова очень многого добился в своем саду за счет своей интуиции и огромного опыта.

Да Мичурин и сам, как всякий крупный исследователь и человек, никогда не выдавал свои взгляды за абсолютную истину. В самой первой своей книге, которая была издана при участии Вавилова, Иван Владимирович писал: "Я нисколько не претендую на какую-то выставку новых открытий или на опровержение каких-либо установленных авторитетами науки законов, я только излагаю мои заключения и доводы на основании личных, практических моих долголетних работ в деле выведения новых сортов плодовых растений, причем, очень может быть, впадаю в некоторых случаях в ошибки неправильного понимания различных явлений и жизни растений и приложения к ним хотя бы законов Менделя и других учений последнего времени.

Но такие ошибки неизбежны при всяких работах и большого значения иметь не могут, так как впоследствии, вероятно, будут исправлены другими деятелями".

Обработано: Коженевский С.Р.

По материалам книги: Марк Поповский «Дело академика Вавилова»

У Вавилова с Мичуриным никогда не было научных расхождений. Профессор Е. Н. Синская – соратник Н. И. Вавилова вспоминает: «Н. И. Вавилов и И. В. Мичурин были в очень хороших отношениях. Иван Владимирович относился с большим уважением к Николаю Ивановичу, к ВИРу и мировой науке. Ни о каких резких расхождениях никогда не было и речи, никаких экстравагантных теорий о «превращении» Мичурин не предлагал. Николай Иванович несколько раз посещал Мичурина и всегда вспоминал с удовольствием об этих поездках».

А как сам Иван Владимирович относился к Вавилову, можно судить по воспоминаниям сотрудников и соратников Мичурина. С. Л. Лебедева, работавшая в овощном совхозе Тамбовской губернии, пишет в своих воспоминаниях, что, приехав к Мичурину после его 60-летнего юбилея, она была встречена с укором: «Что же ты не приехала вовремя на юбилей, в гостях был Николай Иванович Вавилов. Ты знаешь, какой это человек: умница, большой ученый, прекрасной души человек. Ведь это он мою работу так выдвигает, так помогает нам в расширении наших работ. Он так поддерживает нас, так он любит все новое».

В разговоре с А. Н. Бахаревым – своим будущим секретарем и другом Мичурин сказал: «Вавилова-то не знаешь! Так знай: Вавилов – выдающийся деятель науки, светлая голова. Теперь он директор Института опытной агрономии. Да путешествует по всему свету и собирает нужные нам растения. Ведь что удивительно, владеет чуть ли не дюжиной языков. Ну и, прямо скажу, сочувственно относится к нашему делу».

В библиотеке Ботанического института в Санкт-Петербурге имеется книга «Итоги полувековых работ» с дарственной надписью «Многоуважаемому президенту Академии сельскохозяйственных наук СССР академику Николаю Ивановичу Вавилову на добрую память от автора – И. В. Мичурина. 8 апреля 1933 года».

Предпринимались попытки ученых оградить Лысенко и не допустить его к празднованию 100-го юбилея И. В. Мичурина. Хотелось бы закончить статью выдержкой из письма в Президиум ЦК КПСС выдающегося советского ученого Игоря Васильевича Курчатова, датированного 1955 годом. «Близится столетний юбилей И. В. Мичурина, выдающегося русского ученого и селекционера, давшего образцы творческой работы по созданию новых форм растений. Основные положения, из которых исходил И. В. Мичурин в своей многолетней созидательной деятельности, хорошо известны. Имеется реальная угроза, что юбилей И. В. Мичурина, который может быть и должен быть смотром служения нашей биологии советскому народу, будет использован группой Лысенко для дальнейшей фальсификации научных взглядов Мичурина, для прикрытия его именем отказа от самых основ дарвинизма и от всего того, чем обогатилась наука после Дарвина. У всех нас вызывает искреннее недоумение утверждение Т. Д. Лысенко докладчиком на торжественном заседании, посвященном И. В. Мичурину. Мы считаем, что это может затормозить оздоровление биологии и свяжет свободу дискуссий и критики».

Трофи́м Дени́сович Лысе́нко (1898 - 1976) - советский агроном и биолог . Основатель и крупнейший представитель псевдонаучного направления в биологии - мичуринской агробиологии , академик АН СССР (1939), академик АН УССР (1934), академик ВАСХНИЛ (1935). Герой Социалистического Труда (1945). Лауреат трёх Сталинских премий первой степени (1941, 1943, 1949). Награждён восемью орденами Ленина, золотой медалью им. И. И. Мечникова АН СССР (1950).

Как агроном Трофим Лысенко предложил и пропагандировал ряд агротехнических приёмов (яровизация, чеканка хлопчатника, летние посадки картофеля). Большинство методик, предложенных Лысенко, были подвергнуты критике такими учёными, как П. Н. Константинов, А. А. Любищев, П. И. Лисицын и другими, ещё в период их широкого внедрения в советском сельском хозяйстве. Выявляя общие недостатки теорий и агрономических методик Лысенко, его научные оппоненты также осуждали его за разрыв с мировой наукой и хозяйственной практикой. Некоторые методики (как, например, методика борьбы со свекловичным долгоносиком, предложенная венгерским энтомологом Яблоновским ) были известны ещё задолго до Лысенко, однако не оправдали ожиданий или являлись устаревшими . Автор теории стадийного развития растений. С именем Лысенко связана кампания гонений против учёных-генетиков, а также против его оппонентов, не признававших «мичуринскую генетику» .

Жизненный путь и деятельность

Трофим Лысенко родился 17(29) сентября 1898 года в крестьянской украинской семье у Дениса Никаноровича и Оксаны Фоминичны Лысенко, в селе Карловка.

В семье позже появились двое сыновей и дочь.

Период обучения

Лысенко не обучался письму и чтению до 13 лет . В 1913 году, после окончания двухклассной сельской школы, поступил в низшее училище садоводства в Полтаве. В 1917 году поступил, а в 1921 - окончил среднее училище садоводства в городе Умань .

Период обучения Лысенко в Умани пришёлся на время Первой мировой и Гражданской войны: город захватывали австро-венгерские войска, затем Центральная Украинская Рада. В феврале 1918 года в Умани была провозглашена Советская власть, после чего до 1920 года город периодически переходил в руки «красных» и «белых» армий.

В 1921 году Лысенко был командирован в Киев на селекционные курсы Главсахара, затем, в 1922 году, поступил в Киевский сельскохозяйственный институт (ныне - Национальный университет биоресурсов и природопользования Украины), на заочное отделение, которое он закончил по специальности «агрономия» в 1925 году. Во время обучения работал на Белоцерковской опытной станции селекционером огородных растений. В 1923 году опубликовал первые научные работы: «Техника и методика селекции томатов на Белоцерковской селекстанции» и «Прививка сахарной свёклы» . Как пишет Ролл-Хансен, Лысенко не владел ни одним иностранным языком .

В 1922-1925 гг. Лысенко работал старшим специалистом Белоцерковской селекционной станции.

Ранние работы

Работа в Гяндже (Азербайджан)

В октябре 1925 года Лысенко, закончив Киевский сельскохозяйственный институт, был направлен в Азербайджан, на селекционную станцию в городе Гяндже.

Гянджинская селекционная станция входила в штат созданного в 1925 году Всесоюзного института по прикладной ботанике и новым культурам (ВИПБиНК, впоследствии - ВИР), которым руководил Н. И. Вавилов. Директором станции в это время был специалист по математической статистике в агрономии Н. Ф. Деревицкий. Он поставил перед Лысенко задачу по интродукции в Азербайджане бобовых культур (люпина, клевера, чины, вики), которые могли бы решить проблему с голоданием скота в начале весны, а также с повышением плодородия почв при весеннем запахивании этих культур для сидерации почвы «зелёными удобрениями».

7 августа 1927 года в газете «Правда» вышла статья о Лысенко, где о его деятельности в Гяндже говорилось следующее:

Лысенко решает (и решил) задачу удобрения земли без удобрений и минеральных туков, обзеленения пустующих полей Закавказья зимой, чтобы не погибал скот от скудной пищи, а крестьянин-тюрк жил зиму без дрожи за завтрашний день… У босоногого профессора Лысенко теперь есть последователи, ученики, опытное поле, приезжают светила агрономии зимой, стоят перед зелёными полями станции, признательно жмут ему руку.

Вот что пишет об этом периоде деятельности Лысенко историк науки David Joravsky (1970):

Сессия ВАСХНИЛ 1948 г. Противостояние с генетиками

10 апреля 1948 года Ю. А. Жданов, который рассматривал жалобы учёных на Лысенко, выступил с докладом в Политехническом музее на семинаре лекторов обкомов партии на тему: «Спорные вопросы современного дарвинизма». Критическое выступление Ю. А. Жданова сам Лысенко прослушал у репродуктора в другой комнате, поскольку ему было отказано в билете на доклад. Последовала переписка и личная встреча Лысенко со Сталиным, который дал указание провести сессию и лично вносил исправления в доклад Лысенко.

31 июля - 7 августа 1948 года происходила Сессия ВАСХНИЛ, на которой большинство докладчиков поддерживали биологические взгляды Т. Д. Лысенко, и указывали на «практические успехи» специалистов «мичуринского направления», что можно легко объяснить судьбой предыдущих оппонентов Лысенко.

Из-за ошибочных взглядов Лысенко на генетику (отрицание менделевского расщепления, отрицание неизменных «генов»), а также политизированных высказываний в адрес оппонентов (например, моргановской генетике приписывались обоснование расизма, евгеника, а также служение интересам класса милитаристской буржуазии ), критики Лысенко впоследствии рассматривали сессию как «разгром генетики».

Как отмечает историк науки Алексей Кожевников (1998), сессия проходила по сценарию одной из «игр внутрипартийной демократии», которые режим Сталина внедрил во все сферы жизни советского общества того времени, а именно, по сценарию игры в «партийный съезд»: 1) решение репрезентативного коллективного органа имело намного больший вес, чем индивидуальное решение; 2) фракции и оппозиция были разрешены лишь до финального голосования. 2) Лысенковцы на сессии прямо заявляли, что дискуссия (ещё один элемент игры) закончилась в 1939 г., и сейчас «формальные генетики» продолжают бесполезную фракционную борьбу; таким образом, «формальных генетиков» переводили в разряд «нелояльных вредителей», к которым надо применять административные меры, а не слова. Согласно правилам игры в «съезд», после финального обсуждения и голосования дискуссия прекращалась навсегда, и единственными возможными оставшимися вариантами игры были «обсуждение» принятого решения и «критика/самокритика». К переведённым в разряд «нелояльных вредителей» «формальным генетикам» были применены репрессивные меры или иные меры преследования. (см. также раздел «Лысенко и репрессии биологов»)

«Письмо трёхсот», завершение карьеры

11 октября 1955 в президиум ЦК КПСС направлено «письмо трёхсот» - письмо с критикой деятельности Лысенко, подписанное 297 учёными, среди которых были биологи (в том числе уцелевшие генетики), физики, математики, химики, геологи и т. д.

Критики считали деятельность Лысенко «приносящей неисчислимые потери», приводя в качестве примера работы группы сторонников Лысенко по вегетативной гибридизации, «переделке природы» растений и гнездовым посадкам растений, и отрицая практическую и научную значимость этих работ.

Особое внимание критики Лысенко уделили отрицанию им метода инцухта растений, в частности, кукурузы, считая этот метод величайшим практическим достижением генетики и ссылаясь при этом на опыт американских генетиков. Рекомендованный же сторонниками Лысенко метод межсортовой гибридизации кукурузы критики в данном письме считали устаревшим и отброшенным практикой США. По поводу кукурузы они писали:

В результате деятельности Т. Д. Лысенко у нас не оказалось гибридной кукурузы, доходы от внедрения которой, по данным американцев, полностью окупили все их затраты на изготовление атомных бомб.

Критики называли «средневековой, позорящей советскую науку» теорию Лысенко о «порождении видов». Они указывали, что в результате дискуссий 1952-1955 гг. эта теория была специалистами СССР полностью отвергнута.

Математики и физики, написавшие отдельное письмо, утверждали, что попытка академика А. Н. Колмогорова наладить правильное применение статистики в биологии была отвергнута академиком Т. Д. Лысенко.

Н. С. Хрущёв, по словам И. В. Курчатова, сильно негодовал и отзывался о письме как о «возмутительном». Сам Курчатов и президент АН СССР академик А. Н. Несмеянов с текстом письма были ознакомлены и полностью его одобрили, но не могли его подписать, так как были членами ЦК КПСС. Однако Курчатов поддержал мнения и выводы учёных в разговоре с Хрущёвым.

Неприятие учёных и множество писем в руководящие органы в конце концов привели к отставке Лысенко с поста президента ВАСХНИЛ, однако в 1961-1962 гг. Лысенко был возвращён на этот пост по личной инициативе Н. С. Хрущёва.

Т. Д. Лысенко выступил против нас [Всесоюзного института зернового хозяйства] в газете «Правда»: «Надо заканчивать посев зерновых в Северном Казахстане к 15 мая, а не начинать в это время». Но мы-то знали другое: в 1961 году засорённость овсюгом по Целинному краю была больше 80 %, потому что обычно сеяли пораньше и не ждали прорастания овсюга, которое в оптимальные вёсны происходило 15 мая.
- Директор Всесоюзного института зернового хозяйства А. И. Бараев

После отставки Хрущёва в 1965 году Лысенко был снят с должности директора Института генетики АН СССР, а сам институт был преобразован в Институт общей генетики АН СССР.

В 1966-1976 годах Лысенко работал заведующим лабораторией Экспериментальной научно-исследовательской базы АН СССР «Горки Ленинские».

Похоронен на Кунцевском кладбище.

Лысенко и репрессии биологов

Имя Т. Д. Лысенко упоминалось критиками в связи с репрессиями биологов в период правления И. В. Сталина.

В противостоянии с оппонентами, которых он и его сторонники называли «вейсманистами-менделистами-морганистами». Сторонник Лысенко Исаак Израилевич Презент использовал обвинения противников в идеологической неблагонадежности. На сессии ВАСХНИЛ 1948 года Презент сказал:

Нас призывают здесь дискуссировать. Мы не будем дискуссировать с морганистами (аплодисменты), мы будем продолжать их разоблачать как представителей вредного и идеологически чуждого, привнесённого к нам из чуждого зарубежа, лженаучного по своей сущности направления. (Аплодисменты.)

На II съезде колхозников-ударников, проходившем в феврале 1935 года («Правда», 15 февраля 1935 ), Лысенко, говоря о кулацком и классовом противнике «на фронте» яровизации, утверждал:

И в учёном мире и не в учёном мире, а классовый враг - всегда враг, учёный он или нет .

Взаимоотношения Лысенко и Н. И. Вавилова

В 1931-1935 г. Вавилов в определённой степени поддерживал работы Лысенко, в частности, выдвинул его на соискание Премии имени В. И. Ленина за работы по яровизации. Однако с 1936 г. он перешёл к резкой критике его взглядов и практической деятельности.

После ареста директора Института генетики академика Вавилова в 1940 г. директором был назначен Лысенко. Большинство источников считает Лысенко прямо причастным к делу Вавилова .

«Мичуринская генетика» Лысенко

Лысенко и его сторонники превозносили практические и теоретические достижения И. В. Мичурина, при этом на словах не отрицая роль генетики. В 1939 году Лысенко в своём выступлении утверждал: «напрасно товарищи менделисты заявляют, что нами исповедуется закрытие генетики. … генетика необходима, и мы боремся за её развитие, за её расцвет» . Однако безусловная поддержка Лысенко партийным руководством СССР, прямое использование Лысенко партийного аппарата для подавления всякого инакомыслия привели к фактическому разгрому и, в конечном итоге, официальному запрещению генетики в СССР.

Отрицание законов Менделя

Т. Д. Лысенко отличался скептическим и даже отрицательным отношением к законам Менделя, указывая на несоблюдение соотношения 3:1 в опытах самого Г. Менделя . Однако опыты Лысенко не сопровождались тщательным научным анализом результатов, и их результаты не были воспроизводимы. Что же касается законов Менделя, они были подтверждены тремя независимыми группами учёных ещё в 1900. Аспирантка Лысенко Н. И. Ермолаева в 1939 году опубликовала статью «Ещё раз о „гороховых законах“», где на обширном статистическом материале при скрещивании растений гороха безуспешно пыталась опровергнуть данную закономерность .

Лысенко опубликовал ответную критическую cтатью , в которой считал работу Колмогорова «абсолютно безупречной» с формально-математической точки зрения, но не доказывающей выводы «менделистов» по существу. Однако, как указано выше, опыты Менделя были подтверждены ещё в 1900 тремя независимыми группами учёных.

Объясняя затруднения в выяснении данной закономерности при наблюдении за скрещиванием растений, А. Н. Колмогоров признавал наличие достаточно высокой вероятности распределения 3:1 только на больших выборках (в примере с таблицами Ермолаевой - 12000 с вероятностью 0,99). Лысенко, хотя и со значительными оговорками, также признавал возможность соблюдения этого закона на больших массивах исходных данных.

В среднем же, конечно, может и бывает (правда, далеко не всегда) отношение 3:1. Ведь среднее отношение три к одному получается и генетиками выводится (ими это и не скрывается) из закона вероятности, из закона больших чисел.

В то же время, Лысенко считал влияние внешней среды существенным фактором, который мешает законам Менделя проявляться на фактически наблюдаемых растениях (в частности, при внутрисортовом скрещивании зерновых), и считал, что следование этому закону явилось бы помехой в его работе по улучшению семян хлебных злаков, что являлось совершенно ненаучным аргументом, недопустимым в среде учёных.

Дж. Б. С. Холдейн в статье «Лысенко и генетика», опубликованной в 1940 г в журнале «Science and Society», обсуждая это положение Лысенко, указывал на то, что отношение 3:1 «очень редко получается с полной точностью». Он считал систематические отклонения такого рода инструментом естественного отбора, и «фактом чрезвычайной биологической важности» Однако Холдейн, в отличие от Лысенко, не считал эти отклонения прямым результатом влияния внешней среды.

Примечания

1. http://slovari.yandex.ru/dict/bse/article/00043/92800.htm
2. Graham L., 1993, «Science in Russia and the Soviet Union», New York: Cambridge University Press
3. Joravsky D., 1970, «The Lysenko affair», Harvard University Press, Cambridge, MA, USA
4. Soyfer V.N., 2001. «The consequences of political dictatorship for Russian science», Nature Reviews Genetics 2, 723-729
5. Amasino R., 2004, «Vernalization, competence, and the epigenetic memory of winter», The Plant Cell 16, 2553-2559
6. Roll-Hansen N., 2005. «The Lysenko effect: The politics of science», Humanity Books, Amherst, New York
7. Roll-Hansen N., 2008. «Wishful science: The persistence of T.D. Lysenko’s agrobiology in the politics of science», OSIRIS 23, 166-188
8. Yongsheng Liu «Lysenko’s Contributions to Biology and His Tragedies» //Rivista di Biologia / Biology Forum 97 (2004), pp. 483-498.
9. http://www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=9475 ]
10. Любищев А. А. О Монополии Лысенко в Биологии - М.: Памятник Исторической Мысли, 2006.
11. Василий Леонов «Долгое прощание с лысенковщиной»
12. Большая советская энциклопедия
13. Т. Д. Лысенко